Великан

Не помню я, где и в каком столетье,

Но знаю только, что когда-то встарь

Жил и царил у нас на белом свете

Могучий и жестокий государь.

В глазах властителя простые люди

Казались бессловесной мошкарой.

Немело пред тираном правосудье

Законом был каприз его любой.

Хотя его указы были дики,

Никто не смел ослушаться владыки.

Был он богаче всех и всех грозней.

Его стада до моря доходили.

Имел он бездну воинов, коней,

Коров, свиней и мулов изобилье.

Куда бы ни поехать, ни пойти —

Нигде границ его владеньям нету.

Казалось, все дороги, все пути

Вели в обширную державу эту.

Кто враг себе,

Кто б смел рискнуть собой,

Чтоб вызвать деспота на честный бой?

Сидел однажды в башне повелитель,

В угрюмые мечтанья погружён.

Вдруг постучался царских стад смотритель

— Был бледен он, был перепуган он.

«Да здравствует властитель солнцеликий!

— Воскликнул раб, переступив порог. —

Случилось чудо, всеблагой владыка!

Случилось нынче диво — видит бог!

Я наяву увидел великана.

Да, великана встретил я нежданно!

У моря нынче встретил я зарю —

Твоих овец мы допоздна считали.

Вдруг — великан идёт, я говорю!

Вдруг, говорю, мы чудо увидали!

О, как огромен был он, как могуч!

Лишь до коленей доходило море,

А голова тонула среди туч,

И молнии сверкали в грозном взоре!

И сотрясал деревья тяжкий вздох,

В тот миг казались мы не больше блох.

И грянул он, как туча грозовая:

«Кто смеет скот пасти в моих лугах?

Немедля прочь ступайте, негодяи, —

Иначе тотчас растопчу вас в прах!»

Тогда я возразил ему отважно:

«Хоть ты и великан,

Хоть ты и важный, —

Напрасно так неистово орёшь:

Твой голос, право, нас не бросит в дрожь.

Мы в грязь лицом вовеки не ударим, —

Кто сладит в битве с нашим государем?

Не надо так кричать, судьбу дразня,

С царёвыми служителями споря.»

Но исполин, не слушая меня,

Извлёк ручищей рыбину из моря,

И, разогнувшись, тучи он развёл,

И поднялся,

На солнце рыбу жаря.»

И пал смотритель на вощёный пол,

К ногам разгневанного государя.

Воскликнул деспот:

«Кто дерзил царю?

Державу наглеца я разорю!

Несметным я сокровищем владею,

Я знаменитей всех,

Я всех сильней!

Я покажу бесстыдному злодею!

Гей, воинов собрать,

Седлать коней!»

И, внемля приказанию владыки,

Явилось войско шумное во двор.

«Да здравствует правитель солнцеликий!»

 «Врагам благословенного — позор!»

 «Спасибо! — молвил государь спесивый,

 — За честь царёву постоять должны вы!

Сбирайтесь тотчас, юноши и мужи,

На моего хулителя в поход.

Вы обнажите гордое оружье —

И злоязычный недруг наш падёт!

Узнает он, что нет во всей вселенной

Могущественнее меня царя!»

И грозно грянул барабан вселенный,

Войска пошли, доспехами горя.

То морем шли, то выжженной долиной,

И наконец сыскали исполина.

Чтоб рассказать о нём — скудны слова.

Храпело чудище во сне глубоком.

На берегу лежала голова,

А ноги — их и не окинешь оком!

Солдаты отшатнулись в изумленье,

Потом приблизились к нему опять.

Кто лёг,

Кто опустился на колени —

Чтоб было им сподручнее стрелять.

Палят, палят по чудищу солдаты, —

Оно ж храпит, спокойным сном объято.

Тогда безумцы, расхрабрившись малость,

Вплотную подошли к нему, шепчась.

Но чудище спало — не подымалось.

Солдаты ждали. Шёл за часом час.

Тут храбрецы рычать тихонько стали,

Бряцать мечами и кричать ура.

Но, не страшась угроз и лязга стали,

Лежал он неподвижно, как гора.

И хлынули они к нему гурьбою.

Метали стрелы и плевались, воя;

Кто в пятку чудища вонзал кинжал,

А кто, натужась, рвал из уса волос.

Вдруг великан чихнул и задрожал,

Вдруг великан — о ужас! — тяжко встал

И крикнул так, что небо раскололось!

Что было-то — господь оборони!

Как муравьи, посыпались они

С его груди и бороды косматой.

Ах, сколько он передавил их — страсть!

Летели в пропасть кони и солдаты,

Чтоб под пятою чудища пропасть.

А те, что уцелели в этой давке,

Отчаянно пустились во всю прыть.

Он удивился: экие козявки!

Однако же — посмели разбудить!

Схватил он беглецов рукой огромной,

Смешал и всыпал их в карман свой тёмный.

Потом домой побрёл он не спеша,

Большой, неповоротливый, ленивый.

Мать великана — добрая душа —

Давно ждала его нетерпеливо.

Он всё родительнице рассказал,

Гримасу жалостливую состроив.

Он вывернул карман и показал

От страха обезумевших героев.

И покачала головою мать:

«Сынок, не надо пленников стращать!

Они в твоих руках дрожат, бедняги.

Ах, милый, боли им не причини.

В тебе так много силы и отваги!

Ты не терзай их — пусть живут они!

Ведь родились они под солнцем тоже,

Дыханья божьи,

Эти существа.

Им дорог, как тебе, и день погожий,

И небо, и весенняя трава.

Хоть пленники твои малы безмерно

— Им хочется дышать и жить, наверно!

Умеют все страдать и наслаждаться,

Один — сильнее, а другой — слабей.

Не надобно гордыней упиваться:

Мол, я непобедимей всех людей.

Всегда сильнее сильного найдётся,

А смерть, сынок, могущественней всех.

Помилуй их — пускай живут уродцы,

Казнить живых существ — позор и грех.

Пускай идут они куда угодно,

Пускай живут несчастные свободно!»

И матушки послушался сынок,

И, руку запустивши в глубь кармана,

Он горсть доспехов и коней извлёк

И воинов, мотавшихся, как спьяна.

Пускай идут они куда угодно,

Пускай живут несчастные свободно!