В беспредельность
Крутясь, шумел серебряный поток,
Играло солнце в ясной синеве.
Забыв про мир печалей и тревог,
Играли мы в той сказочной траве,
И лёгкий смех летал, мой слух дразня:
— Лови меня!.. Поймай меня!..
Поймать её не удавалось мне:
Манила белизной издалека,
То вдруг в лесной мелькала глубине,
И здесь, и там — стремительна, легка.
И всюду смех летал, мой слух дразня:
— Лови меня!.. Поймай меня!..
Но, изловчившись, я её настиг.
И в тот же миг она в моих руках
Голубкой белой стала.
Слабый крик
Услышал я, увидел крыльев взмах.
В последний раз на яркую траву
Взглянула и метнулась в синеву.
II
Глаза после сна открылись и — ах!
— Весёлое солнце стоит у окна,
И млеет в его невинных лучах
Природа — беспечна, свежа и нежна.
Хоть минула ночь, хоть вспыхнул рассвет
— Но тьма залегла в ущелье, в глуши,
Вот так и мой сон, его тёмный след —
В глубинах моей смятенной души.
Пусть сон — только сон.
Но от дома вдали,
Бывает, не можешь ни пить, ни есть:
Дурные предчувствия в сердце вползли,
Пророча о чьей-то гибели весть.
Мне снилось, голубкою стала Асмик,
Голубкою стала, из рук моих вмиг
Вспорхнула. Да снилось ли? что значит сон?
Где сон и где явь, если слышишь ты зов
И сам отозваться сейчас же готов,
И мучит, как въяве, и радует он?
Живою была — и стала мертва.
И сон отлетел — появившись едва.
Жизнь. Сон. Перепутались эти слова,
И оба пройдут, и оба суть ложь.
Напрасно бессмертья искать в вышине:
Оно в вещих душах — в тебе и во мне,
В которых всегда — наяву и во сне —
Я есмь и ты есть, я живу, ты живёшь.
И вот. почтальоном мне весть вручена,
Что ждёт меня дома больная жена.
III
Домой же, домой.
Бессонный, прямой
Мой путь — как во сне.
И мир с двух сторон
Пустился в обгон
Того, что во мне.
То солнце, то мрак,
То этак, то так —
Схожу я с ума,
Мутится в глазах,
То радость, то страх,
То солнце, то тьма.
То вижу её:
Окошко своё
Раскрыла она,
В весенних лучах,
С улыбкой в очах, —
Сама как весна.
То вижу: мертва,
В цветах голова.
Асмик уже нет!
Льют свечи на гроб,
На мраморный лоб
Мерцающий свет.
Домой же, домой.
Ослепший, немой
Иду всё быстрей,
Всё уже тропа.
Чернеет толпа
У наших дверей.
Обрушился мир.
Несчастен и сир,
Стою, помертвев.
На улице тишь —
За стенами лишь
Рыдает напев.
IV
«Асмик-джан, вставай. вставай же. он здесь!..»
— Молила её в отчаянье мать.
И ладан курился. Под веками резь.
И гроб белый-белый. И глаз не поднять.
Теряю сознание. Пусто. Черно.
Швыряла на камни, тащила на дно
Меня, обезумев, в ущелье вода,
Я мчался с потоком, не зная куда:
Был берег высок, и гладок, и пуст —
Хоть выступ какой-то, какой-нибудь куст —
Кругом неподвижность, безмолвие, ночь,
И нет ни души, что могла бы помочь.
V
— Ха-ха! ха-ха-ха! — весельем звеня,
Откуда-то смех долетел до меня.
В себя прихожу, открываю глаза,
Вновь солнце — как будто промчалась гроза.
Вот люди, вдоль стен сидящие в ряд,
О чём-то своём не спеша говорят,
Чуть слышны слова, непонятна их связь,
Порою смеются, ничуть не таясь.
Ко мне обратись, бесстрастный старик
Со мною повёл разговор напрямик:
— Не плачь, дорогой, ведь ты не дитя,
Что плакать о смерти мгновенье спустя:
Асмик никакая мольба не слышна,
Она не поймёт, не вернётся она.
Её сам Господь в назначенный час
Призвал, и рассвет её ранний угас.
Мы — смертные люди, ничтожество, прах,
Мы — мёртвая глина в господних руках.
При жизни могучим иль немощным будь —
Нам всем уготован единственный путь
По воле Господней.
Мы здесь лишь на миг
— Подвижник и грешник, дитя и старик,
Где сыщется тот,
Кто вечно живёт!
VI
Внимая ему, в тот миг я и сам
Пред властию смерти смириться хотел.
Я думал о том, что отпущенный нам,
Убогим невеждам, столь краток предел.
А может быть, смерть — это благо из благ?
Куда она манит? откуда? и как?
И думал ещё: что — жизнь? и что — смерть?
Лишь вечности формы, лишь рока игра,
Великих, нетленных основ круговерть —
Как «было» и «есть», как «сегодня-вчера»,
То время, что было «сегодня» с утра,
Становится к полночи новым «вчера».
«Вчера» и «сегодня», смениться спеша,
Скрепляют свою вековечную связь,
Единым становятся. Так же душа,
своей оболочкой непрочной простясь
— Бессмертной пребудет во все времена,
Поскольку извечна, как Время, она,
Поскольку извечна она, как Любовь —
Поток быстротечный, в котором вода
То волны взметнёт, то разгладится вновь,
В простор океана стремясь сквозь года,
В простор, что во веки веков будет полн
Живой жизнью капель, течений и волн.
Тот вечный поток ни на миг не мелел,
И высший ему уготован удел:
Он мчит в запредельности воды свои
К долинам блаженства, к отчизне любви.
Там нет ни людей, ни мук, ни утех,
Объемлет единая жизнь вся и всех.
Так в чём же любви сокровенная суть,
В чём тайна блаженства? —
Себя позабудь! Растай! растворись! —
Вот истины высь!
Так, к жизни нездешней в неведомый день
К небесным высотам, к стране ли иной
Дорогой, которой ушла её тень,
Отправлюсь, покинув предел мой земной,
С ней встречусь я, как со звездою звезда,
И в жизни блаженной с ней буду всегда.
VII
Но втайне надежда явилась на миг:
Быть может, лишь спит и проснётся Асмик?
Случилось же так, я слыхал как-то раз:
Шли похороны, и уже под конец
Вдруг в яме могильной очнулся мертвец.
Такое ж случиться могло и у нас!
VIII
— Нет! больше она не вернётся сюда
И ты обездоленным будешь всегда!
Постолы железные можешь надеть,
Скитаться, любовь окликая свою, —
Её ты не встретишь ни нынче, ни впредь
Нигде: ни в отчизне, ни в дальнем краю!..
И этот, тобой ещё видимый прах
Исчезнет в земле у тебя на глазах:
Придут равнодушные дни — и уйдут,
Землёй станет тело. И звуком пустым
Для мира живых, для оставшихся тут
Её сгинет имя, растает, как дым.
Исчезнет. Так ныне пропал даже след
Той жившей когда-то, за тысячу лет
До нас — а она была так же нежна
И так же, любя, улыбалась она.
Что — жизнь человека? что — сам человек?
Движения, облик, улыбка — всё тлен.
За гробом же он попадает навек
В безмолвный, недвижный, незыблемый плен.
— Так голос безжалостный мучил мой слух,
Терзал мою душу, неволил мой дух.
Молил я, чтоб он замолчал, онемел,
И сердце чтоб вырвать, я силы напряг
И слова я ждал, чтоб остался в нём цел
Хоть отблеск надежды, спасения знак.
Хотел я воззвать: «Дай сил побороть.» —
Но вспомнил, что смерть посылает Господь.
IX
Точно жгучей, злой, чёрной боли стон,
Нависал над всем похоронный звон.
В копоти от свеч храма тёмный неф,
Панихидный ввысь полетел напев.
Литургии скорбь. Этой скорбью весь
Полон храм и все, что толпятся здесь,
Посредине гроб, белый гроб, её,
И в гробу — она, словно ей жильё —
Этот белый гроб, словно спит она,
В подвенечный шёлк вновь облачена.
Нет у ней обид на свою судьбу,
Как у белых роз на её гробу.
И тогда смущён вновь — и вновь угрюм —
Я хотел постичь, напрягая ум, —
Что случилось здесь, что передо мной?
Где она сейчас, где он — мир иной?
Будто вдруг ушла почва из-под ног,
Ни о чём уже думать я не мог,
Я стоял, застыв, сникнув, онемев,
В тишине летел к небесам напев,
Чисто и светло звуки плыли ввысь,
И сердца людей им вослед неслись:
«Пути земные завершив,
В безгрешную облекшись плоть,
Туда, где каждый вечно шив,
Туда, где ждет её Господь,
Она невинна, как дитя,
Летит, бессмертье обретя.
В те лучезарные края,
В обитель ангелов, под сень
Кущ, где Енох и Илия,
Безоблачный встречая день,
Прияли образ голубей,
Покинув мир земных скорбей.
Там, в семизвездной высоте,
Где нет ни горя, ни тревог,
Смиренно радуются те,
Кого избрал из смертных Бог.
И нет блаженству их конца
Пред взором любящим Творца.
Лучится светом всё и вся,
И души узрят Божий лик,
Его о милости прося
К тем, кто внизу от горя сник,
И к нам слетают в мир скорбей,
Чтоб нас утешить в жизни сей.»
Покоряла песнь, врачевал напев,
Дух мой воспарил, боль преодолев.
Горней песнью был я в тот мир влеком,
Что для нас, живых, смутен, незнаком,
В тот блаженный мир, что живому чужд:
Ни любви, ни мук, ни услад, ни нужд,
Ни желаний нет, но и нет утрат,
Никаких обид, никаких наград —
Горний мир далёк суете сует,
Нет ему конца и начала нет;
Словно мёртвый взор, взор издалека,
Здесь одна лишь мысль царствует века,
И постичь её разум наш не мог:
Ни страстей земных, ни земных тревог.
В окна храма свет пробивался к тем,
Кто стоял, молясь, неподвижен, нем.
Что там — плоть иль тень? не увидеть лиц,
Кто-то слёзы лил и склонялся ниц,
Не прося в немой горестной мольбе
Ни утех земных, ни конца себе.
Безмолвье спугнуло виденья чудес,
Из глаз моих образ нездешний исчез.
Отпели и гроб понесли на руках.
Гремел, пробудив неосознанный страх,
Исполненный грозного ужаса стон —
Гимн смерти, которым в конце похорон
Прощаются с мёртвыми те, что пришли
Отдать их разверстому лону земли,
Когда обезумевшей матери гнев
Творца проклинает, смиренье презрев,
И ярость её не знает границ:
Отчаясь, несчастная падает ниц.
XI
Я глянул наверх, ступив за порог, —
Сиял, как всегда, небесный чертог.
Всегдашние люди. Всегдашний покой
Царит, будто мир был от века такой.
И даже сейчас небесная даль
Столь ясной была, и столь светлой печаль
Была в этой ясности, праздничной столь,
Что чудилось мне, будто в нашу юдоль
Проник не лазури немеркнущий свет,
А милой души последний привет.
Но мысли внезапной пронзил меня яд:
То правда ль, что вниз, на землю глядят
Бессмертные очи её ? Видно ль им,
Как сломлен жестоко я горем моим?
Быть может, она — только солнечный луч,
Который на миг сверкнёт из-за туч
И спрячется вновь — весёлый, живой,
Иль облачко лёгкое над головой?
А может, голубка вспорхнувшая та,
Которую тянет к себе высота?
Чего им неймётся, дерзаньям ума!
Что ищут они в тех пределах, где тьма?
Он здесь — нашей жизни последний рубеж
— Под холмиком жалким — пробоина, брешь!
Немые могилы, о, сколько вкруг вас
Стояло скорбящих в какой-нибудь час,
Тщету этой жизни хотевших проклясть,
И слепо глядевших в разверстую пасть,
Во мраке который скрывался навек
Любимый, бесценный, родной человек!
И сколько мятущихся, жарких сердец
Нашли в этой бездне безмолвной конец!
Вот холмик,— плывёт ещё ладан над ним,
А мы схоронить уже рядом спешим
В чернеющей яме — от всех, от меня
— Её, что жила ещё третьего дня!
И даже последний мной брошенный ком
На этой могиле покроется мхом —
Всё может сравнять кладбищенский мох:
Могилы, и камень, и смену эпох.
А после ищи — не найдёшь ничего:
Кто был погребённый? Как звали его?
Какого он рода? в чём был его дар?
Герой иль повеса? и молод иль стар?
Иль дева младая? иль чёрствый скупец?
Богат или нищ? Нет ответа. Конец.
XIII
И вот уж уходит она от меня,
От жизни, от солнца, от светлого дня.
Последним лобзаньем к устам я приник,
В последнем лобзанье слились в этот миг
Любовь моя, боль моя, всё, чем я жил.
Но кто-то меня увести поспешил.
И тотчас глухой послышался стук —
То комья и камни летели из рук
На доски. И вот её уже нет,
Как будто она не рождалась на свет.
И солнце её не увидит теперь.
Навеки за ней уже замкнута дверь!
И слушал я, что говорилось людьми:
— Рабы Твоей душу, Создатель, прими!
Ну что ж, предстоит такое и нам,
Никто не жил вечно, мы все будем там.
И сколько б о жизни земной ни радел,
— Нас всех ожидает такой же удел!..
Вздохнув, поплелись от могилы толпой,
Спокойно беседу ведя меж собой,
Друг с другом простились, и говор затих.
Я видел: никто уж не плакал из них.
Всё было, как прежде. Как прежде, покой
Царил, будто мир был от века такой.
XIV
Потом и в моей воцарился душе
Гнетущий покой, и не знал я уже,
Где сон и где явь. Я лишь понял теперь,
Что жажду покоя, как раненый зверь,
Покоя, сладчайшей отрады земной.
Я вспомнить старался — что сталось со мной?
Иль всё мне приснилось? Иль всё так и есть?
Иль чья-то насмешка? Иль чья-нибудь месть?
Ночь длилась — она бесконечной была,
И сон распростёр надо мною крыла.
Все чувства и всё, что теснилось в уме,
Объятое хаосом, скрылось во тьме.
Смерть, кладбище, мёртвая — вдруг отошли
Куда-то, и преобразились вдали
В неясные тени, в расплывчатый знак,
И, зыблясь, погасли. И гуще стал мрак.
Так сон благодатный спустился ко мне,
И вновь я всё то же увидел во сне:
XV
Крутясь, шумел серебряный поток,
Играло солнце в ясной синеве.
Не зная ни печалей, ни тревог,
Стоял я в той, приснившейся, траве.
И лилий целомудренных ковёр
Долину ароматом наполнял,
И райских голосов волшебный хор
Мне душу песнопеньями пленял:
«Вечная хвала тебе, Спаситель!
Тайне бесконечности хвала!
Свет в земную снизошёл обитель,
И могильная сокрылась мгла.
Тайне бесконечности хвала!
Жизнь души в заоблачном просторе,
В райской беспредельности светла.
Этот мир любви не знает горя,
Ни греха, ни тления, ни зла.
Тайне бесконечности хвала!»
И нежностью, и радостью звеня,
Витал любимый голос надо мной,
Откуда-то он песней звал меня
В мир бесконечный, к жизни неземной.
«Приди ко мне навсегда,
Приди, мой бедный, сюда,
Где смерть не ранит сердца,
Где лишь любовь без конца.
Приди ко мне, лети, спеши —
К освобождению души!»
1894 -1903
